Статьи и интервью

В киноконцертном зале Россия при полном аншлаге прошли три совместных акустических концерта Бориса Гребенщикова и Андрея Макаревича, посвященные двадцатилетию дружбы. Организатор - фирма Silence Pro. Акция с участием двух героев русских рока и поп-музыки показала: формулировка «нам песня строить и жить помогает» сегодня актуальна как никогда.

В Москве наберется минимум на три полных концертных зала «Россия» людей среднего класса, способных заплатить за билеты от ста до трехсот пятидесяти тысяч рублей. Причем не из соображений престижа, моды и не потому, что в противном случае звезду можно больше уже никогда не увидеть, а просто из любви к искусству. От большого чувства к «Фикусу, моему фикусу» или «Повороту». Средний возраст публики - 35 лет. В большинстве своем она выглядит вполне социально адаптированной. У Андрея Макаревича она выглядела так всегда. Публика Гребенщикова долго казалась по преимуществу маргинальной. Но «Русским альбомом» была очарована самая широкая общественность. То был примерно третий набор в ряды поклонников - он и оказался решающим. Теперь задушевная наивность АМ и стильный снобизм БГ в сфере масскульта в правах уравнены. Только пристальный наблюдатель может обнаружить специфику публики. Среди поклонников БГ преобладают девочки, причем, маленькие и хрупкие. Среди фэнов Макаревича - мальчики. Преимущественно большие, здоровые и крепко стоящие на ногах.
Пока рабочие, служащие и тусующиеся ручейками стекаются к залу, погружаюсь в закулисную жизнь. Она светла и спокойна. Люди бродят умиротворенные и улыбчивые. Болтаются Соловьев, Шевчук и бард Александр Митяев. Добрый кулинар - в гримерке у левой кулисы. Веселый буддист - у правой. Между ними узкий коридорчик. Перемещаюсь влево, пристаю с расспросами; «Не возникает ли на сцене ситуация „кто кого?”» Макаревич (немножко нервно): «Ни в коем случае. Искусство - не бокс, и вообще не спорт». «Да, но вы такие разные...» «Зато у нас много песен на одну и ту же тему, только разными словами». Двигаюсь вправо: «Кто кого? Этого нет, честно, нет» (БГ хитро улыбается, но потом глядит подчеркнуто наивно). «Мне вчера показалось, вы иронизируете над собеседником, когда отвечаете песней на песню». «Когда я на кухне пьяный иронизирую, все гораздо хуже». «Макаревич говорит, вы поете про одно и то же». БГ (добродушно): «Ему видней, он мудрый».
И тут Борис Гребенщиков неожиданно захотел стать буддой. Ему вдруг совершенно необходимо сделать высокий пучок. Телерепортер тщетно ищет шпильки. Какой-то гражданин с роскошной ТВ-парковской косой закручивает ему пучок и затыкает его длинной палочкой. БГ становится похож на японца. По причине отсутствия тыквы отправляется к сцене налегке. Параллельно движется похожий только на себя самого Макаревич.
А на сцене сидят Алексей Зубарев и Сергей Щураков. Уже минуты две они с непроницаемыми лицами наигрывают «ум-ца, ум-ца». Зал нервно, потом весело смеется. А вот наконец и герои прекрасных дней. Они сошлись, два берега. Оба в скромном черном, обнимаются, усаживаются на табуреты. Всплывает старинный сюжет про биполярность российского центра (Москва - Ленинград-Петербург). И на одном полюсе, конечно, простодушие, на другом - эстетство. Впоследствии событие неизбежно будет восприниматься как хрестоматия национального песенного стиля. Два героя подчеркнуто и осознанно ретроспективны. Чувствуют ностальгию зала по русскому року и ранней советской попсе: «Мы рады, что вы зашли, мы тут попоем, хотите - послушайте». Мягко и ненавязчиво эстетизируется ситуация кухонного музицирования. Антишоу: минимум срепетированного действия, непритязательный до примитивности случайный свет. Простенькая акустика. Звук качественный, пока что-то не начинает занудно фонить. Актуальная форма диалога. Один поет: «На два часа вы станете добрее, вопрос "быть иль не быть” решите в пользу "быть". Другой ответствует: "О высоком? Ладно, "зеленая лампа и грязный стол". БГ по большей части лиричен, Макаревич то и дело ударяется в патетику. Он поет только от собственного лица. БГ - всегда от лица лирического героя. У него этих лиц - тысячи. А у Макаревича имидж исчерпывается формулировкой «живет такой парень». Последний - воплощенный логоцентризм. В 1995 году он с упоением пишет песни про Гайдара со Строевым, и песни попахивают костерком. БГ - все больше про любовь. Нежно, изысканно, печально и стильно («Для тех, кто влюблен»), и распространяет аромат благовоний. Один с пристрастием относится к газете «Смак», другой просматривает на досуге «Катманду-таймс». У АМ живет собака Батя, у БГ в лондонской квартире - привидения. У обоих в активе песни политического, идеологического, эстетического протеста. АМ цитирует «Таганку» в песенке «Братский вальсок», БГ припоминает об указанных некогда характере и направлении движения: «С мешком кефира до великой стены». Музыкальная стилистика одного определяется бардовской песней (составные части - напевы блатные и массовые студенческие), другого - городским романсом и блюзом. Разница налицо. Однако что теперь с того. Очень многое отболело, как некогда сложные отношения «машинистов» с «аквариумистами». Если у кого еще саднит то место, где «моей звезде не суждено», это его личная проблема. Гребенщиков изящно режиссирует пьесу, в которой два джентльмена солидного возраста перебрасывают мячик, сопровождая движения вежливой, в меру бессмысленной, в меру ироничной болтовней о патриотизме, любви и погоде. Он последовательно обессмысливает излияния Макаревича и свои собственные. Похоже, он хорошо осознает свою персонажность и помогает то же осознать партнеру. Теперь оба до крайности похожи на странствующих китайских поэтов и мастеров Возрождения одновременно. Тексты обоих сегодня не обещают актуально значимых смыслов. Обмен любезностями: Макаревич поет «Десять прекрасных дам», Гребенщиков - «Начни с начала». А потом они вместе поют Вертинского, «Темную ночь», «Целый день стирает прачка», «Весну на Заречной улице» и «Лейся песня» из кинофильма «Семеро смелых». Становится внятным замысел: показать завершенной и цельной русскую песенную эстетику. Дать почувствовать, что в местном контексте вопрос «песня слышится иль не слышится» намного существенней, чем «быть иль не быть». И можно петь у костра, на кухне и на сцене вперемешку «Золото на голубом», «Изгиб гитары желтой» или «Когда я пьян, а пьян всегда я». Песня в русской городской культуре всегда - по жизни. Можно сделать шаг в сторону и углядеть в эпохе песен завершенность художественного объекта. И удивиться ее трогательному великолепию.

ЮЛИЯ БЕДЕРОВА