Статьи и интервью

Он думал, что слово -
хрусталь и фарфор.
А слово-то было гранит.
. . . . . . .
Он понял, что слово -
гранит и кремень,
А слово-то было - душа.
Новелла Матвеева

ПРИЗНАЮСЬ, я шел на концерт "Машины времени" с оптимистическим любопытством: в Государственном центральном концертном зале впервые выступала группа-старейшина отечественной рок-музыки, овеянная легендами и мифами, прошедшая тернистый путь, усеянный запретами и хулой, и выстоявшая в борьбе за свое искусство. Скажу сразу: концерт этот действительно дает пищу для размышления, которое стимулируется многочисленными интервью, данными А. Макаревичем, кажется, почти всем центральным органам печати. Судя по ним, группа серьезным образом включилась в процесс духовной перестройки, задавшись целью сделать "насущность" определяющим критерием своих песен. Впрочем эти интервью показывали: лидер группы понимает, что достоинство художника - вещь непреложная и заключено оно в его позиции. Но вот ее-то с трудом удавалось обнаружить в песнях прошлых лет. В одной из них автор заявил: "Меня - нет. Я - за тысячу лет. Я давно дал обет - никогда не являться в такой ситуации". Конечно, есть и позиция наблюдателя, тем более что в той же песне говорилось: "И мое отчуждение назовем "наблюдением".
Впрочем, желающие могут увидеть здесь притчу: благо дело, тяготение к этому жанру явственно проглядывается в песнях группы. Что ж, ухватимся как за соломинку за этот жанр, означающий, как мы знаем, иносказательный рассказ с нравоучением, тем более что аллегорий и дидактики в песнях "Машины времени" достаточно: то это история флюгера, сопровождаемая выводом: "ведь дуть смысла нет, когда никто не крутится в ответ"; то рассказ о трех сестрах, зовущихся Любовь, Мечта и Надежда, с поразительным открытием, соперничающим с формулой "Волга впадает в Каспийское море": "Чтобы жить, и дышать, и любить, и мечтать, пусть меня не оставит надежда!"; то сомнения аллегорического скворца, которые без труда разрешат наши первоклашки: "А он, чудак, не мог понять никак, куда улетать, зачем его куда-то зовут, если здесь его дом, его песня, его родина тут? И кому весной его трель нужна, ежели весна и без того весна, и кто сказал, что песням зимой конец? Совсем не конец!.."; а то повествование о "рыбке в банке", что "позабыла море, свой родимый дом и не знает горя в банке за стеклом", с глубокомысленным выводом: "Но нежданно к ней пришла беда: как-то в банке высохла вода". Как видим, предельная примитивность сюжета находится в редком согласии с предельной примитивностью нравоучения. И это, в общем-то, должно несколько оскорблять благородный жанр притчи, линия родословной которого проходит - ни много ни мало - через библию.
Не будем скрывать, в недалеком прошлом многозначительные намеки в песнях "Машины времени" (да и не только в песнях этой группы) импонировали и молодежи и старшему поколению. Что ни говори, а "кукиши в кармане" подстегивали наше воображение, рождали сопереживание смельчакам. Один говорил "Нам свобода - награда. Мы поезд куда надо ведем". Другой говорил "задаваться не надо, как сядем в него - так и сойдем"; "Мы пробились; победили холода, утвердились, распустились навсегда..."; "Кто был умней, тот свой огонь сберег, но обогреть других уже не мог и без потерь дожил до теплых дней..."; "Какой он все-таки глупый! Кому теперь нужны смельчаки?"; "Лишь в стаде баран доверяет судьбе, за что он и признан скотом...". Пусть речь шла об абстрактных пассажирах, весенних деревьях, скворцах и прочих парнокопытных, но мы то с вами понимали, что хотели сказать наши смельчаки из "Машины времени". Но вот настало время вынуть руки из карманов - и, если есть силы и желание, засучить рукава. И что же? Увы, "кукиши в кармане" не стали жестом вынутых рук! Песни программы, как и в прошлом, повествовали об отвлеченных явлениях и понятиях: о "флюгере", "гололеде", "музыке под снегом , "ветре над городом", "кошке, которая гуляла сама по себе" - игра с "кукишами" продолжалась.
Менее всего мне хотелось бы показаться брюзгой и ретроградом (хоть приставка "ретро" в моде: см. "ретро-рок"), приравнивающим рок-музыку к наркотическим средствам. Но еще меньше мне хотелось бы вопреки истине подыгрывать модному упоению рок-музыкой - принимать, как кота в мешке, все, что производит индустрия действующая в рамках филармоний или "андерграунда". Недавно во время Московского кинофестиваля А. Макаревич в очередном интервью произнес очередные правильные слова: "А ведь рок-музыка - явление прежде всего социальное, а уж потом музыкальное. Это язык, на котором молодые люди разговаривают, через рок-музыку они принимают и оценивают мир". Но "состыковки" этих программных постулатов с новой концертной программой не происходит:

Звучит отсчет, застыл прицел.
Кто узнает потом, что ты не хотел?
Неба клочок, солнца глоток,
Пока не спущен курок...

Можно ли понять из этой песни, к кому обращаются авторы: к тому, кто стоит перед дулом, или к тем, кто готовится "спустить курок"? К тому же сейчас, когда наша публицистика, литература, все искусство учится говорить впрямую, главным в поле зрения художника оказывается, должен оказываться, не отвлеченный "курок", а рука, спускающая этот курок! Как видим, прием перестал "срабатывать". Опосредованное повествование, боязнь поместить в "кадр" песни действительно острый сюжет, подмена разговора в открытую метафорой, абстрагированным размышлением - все это превратилось из мнимохудожественного приема в благополучное средство ухода от вопросов сегодняшнего дня либо в нежелание или неумение говорить об этих вопросах. Ведь надо решиться променять комфортабельную устроенность в песнях прошлого дня на бесприютный поиск нового ( "Пройти семь тысяч городов..."). Вот и приходится спасаться старым диалогом каких-то пассажиров в каком-то поезде:

Один говорил:
"На пути нашем "чисто".
Другой возражал: "Не до жиру".
Один говорил:
"Мол, мы - машинисты".
Другой говорил: "Пассажиры".
...А первый кричал:
"Нам открыта дорога
На много, на много лет..."
Второй отвечал: "Не так уж и много.
Все дело - в цене на билет..."

ВЧЕРА еще, когда наше искусство работало по единому принципу с общепитом: "Лопай, что дают!" - это могло бы сработать. Но сегодня в нашем обществе произошли и происходят изменения, которые, которые заставляют пересмотреть многие установки прошлого. В одной из старых песен группа пела об аудитории, требующей песен "где будет много слов о дисках и джинсах". Кажется, молодежь обеспечили джинсами, успешно решается вопрос с дисками... О каких проблемах молодежи поет группа теперь? Судя по концерту, все о старых! По-прежнему идет эксплуатация полюбившихся, но отработанных приемов, как например, демонстрация - к месту и не к месту - математических способностей: "Я в сотый раз опять начну сначала, пока не меркнет свет...", "Хватило б сил на тысячу мостов...", "Сто мелодий, сто надежд и сто дорог, но проходит девяностодневный срок...", "Сорок лет был январь, сорок раз - праздник нового снега...", "Я десять лет назад не обходил преград...", "Пятнадцать лет назад под это танцевал весь свет...", "Лет десять прошло и десять пройдет..." и т. д. Право, подсчетам несть числа. Впрочем, не в них даже дело, а в том, что они говорят о неумении выражать себя средствами поэтического языка, преодолевать сопротивление материала - поэтического слова. А поэзия не прощает небрежного - спустя рукава - отношения к ней! Она "баба капризная"! И мстит! - А песня "Я не видел войны"? - непобедимо спросит меня поклонник "Машины времени". - Разве это не разговор впрямую? При всем моем уважении к теме и А. Макаревичу, взявшемуся за решение этой темы, я не могу поверить в художественную убедительность этой песни:

Я не видел войны,
Я родился значительно позже,
Я ее проходил (?)
И читал про нее с детских лет.
Сколько книг про войну,
Где как будто все очень похоже.
Есть и это, и то,
Только самого главного нет,

- поет "Машина времени" и объясняет, что все это оттого, что "об этом словам не дано". Оставим в стороне косноязычие (о нем ниже) и позволим себе не согласиться с автором относительно "книг про войну". Либо незнанье, либо желание поиграть в собственное мнение заставило его "забыть", что в "книгах про войну" есть и такие стихотворения как:

Бой был коротким. А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из под ногтей я кровь чужую
(С. Гудзенко)

Я знаю, никакой моей вины в том, что другие не пришли с войны...
(А. Твардовский)

В книгах "про войну" наш автор может прочитать о девушках, "библейскими гвоздями распятых на райкомовских дверях", и болевую формулу: "Но лучше прийти с пустым рукавом, чем с пустой душой". Не хотелось бы заниматься ликбезом, но приходится напомнить автору и такие стихи погибшего автора:

Мы все уставы знаем наизусть.
Что гибель нам? Мы даже смерти выше.
В могилах мы построились в отряд
И ждем приказа нового. И пусть
Не думают, что мертвые не слышат,
Когда о них потомки говорят.

Положим, А. Макаревич может не знать этих стихотворений "про войну", но его слушатели их знают. И опять мы приходим к проблеме молодежного лидерства.
В былые времена нас могло удовлетворить укоризненное уныние "Машины времени": "Ты сам закрыл свои глаза и весь мир раскрасил в черно-белый цвет...", "Ты верил в гитару, битлов и цветы, мечтая весь мир возлюбить. Но все эти песни придумал не ты. Кого ты хотел удивить?", "Ты поймешь, что истин в мире нет...". Это однообразие и монотонность компенсировались импонирующим молодежи возрастом группы, извиняющим ее максималистский инфантилизм демократизмом поведения на сцене... И главное: песни пелись - глаза в глаза. Нынешняя "Машина времени" - в ореоле легенд и статей - вознеслась над своими молодыми слушателями, которые вряд ли простят вчерашним кумирам боязнь петь о самом-самом.
Зрелищность представления "Реки и мосты" - световые эффекты, дымы, прекрасная аппаратура, сценическо-светские костюмы - стала позолоченностью ореха. Ореха - без ядра! Создается впечатление, что группе просто не о чем петь. Концерт заключает песня "Пока горит свеча":

Но если песней плечи мне расправить,
Как трудно будет сделать так,
чтоб я молчал.

Где та песня, которая "расправила плечи" А. Макаревичу и его группе? Декларациями и обещаниями в наши дни никого не удивишь. Верят делам. Наступило время поступков. И для искусства - тоже. После "Детей Арбата" и "Белых одежд", после поэмы А. Твардовского "По праву памяти" и фильма Т. Абуладзе "Покаяние" приличествует ли с показным легкомыслием петь о "рыбке в банке": "Но нежданно к ней пришла беда...". Нет, беды нашей жизни - истинные беды - это Чернобыль и проблемы Нечерноземья, субординационное мышление и дефицит субъективной инициативы, Афганистан... Магнитофонные пленки с песнями солдат об Афганистане предваряются таким стихотворением (цитирую по памяти):

И часто в боевой метели горят,
метутся волны чувств,
Хотели вы иль не хотели
но вас встревожат струны муз.
И выразить кто как-то сможет тем,
кто от нас теперь далек,
Как славу предков снова множит
бесстрашный русский паренек.
Какие тяготы, лишенья
ему испытывать пришлось...
Но у поэта вдохновенье
афганской темой не зажглось...

Не дождавшись "вдохновенья поэтов", ребята сами обслуживают себя духовной пищей. Не правда ли, урок всем нам?!

НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ обходить стороной еще одну проблему, о которой применительно к "Машине времени" мне приходилось писать. Монтень в "Опытах" говорил: "Вы слышите, как произносят слова метонимия, метафора, аллегория и другие грамматические наименования... А ведь они могут применяться и к болтовне вашей горничной". "Применение" к текстам песен "Машины времени" законов поэтического творчества обнаруживает их художественную несостоятельность. Прописные истины, штампы, банальные и расхожие понятия, многократно заклейменные не то что в большой литературе, но и в литературных кружках при домах пионеров, в сопровождении электромузыки получают морально не заслуженное право на существование:

Напрасно нас бурей пугали.
Вам скажет любой моряк,
Что бури бояться нам стоит едва ли.
В сущности, буря - пустяк!

Нельзя не увидеть и вторичности художественного мышления А. Макаревича: песня о трех сестрах вызывает в памяти изящную притчу Б. Окуджавы с запоминающимися строками "Вот стоят у постели моей кредиторы молчаливые: Вера, Надежда, Любовь...". Песня о дураках того же Окуджавы приходит на память, когда слышим весьма сомнительный максимализм песни "Машины времени": "Друзьям раздайте по ружью - и дураки переведутся". Песня "В добрый час" пробуждает в памяти стихи Евтушенко "Зависть" великолепно решающие проблему поколений. "Она идет по жизни, смеясь" явно скалькировано с интонаций Б. Гребенщикова - правда, побоявшись прямолинейности руководителя "Аквариума", А. Макаревич не взял у него принципиального неприятия "обходить" острые углы жизни. Нередко примитивность художественного мышления превращает поэзию лирического героя в позерство, в кокетливое самолюбование своей красивой "несчастностью": "Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил. В такие дни я был с собой в разлуке и никого помочь мне не просил". Новая программа "Машины времени" оказалась старой. И беда вовсе не в том, что кумиры восемнадцатилетних стали кумирами пап и мам восемнадцатилетних - в этом нет ничего плохого, и пример с нашими ВИА - доказательство тому. Беда в том, что "Машина времени", поющая:

Вот новый поворот,
И мотор ревет.
Что он нам несет?
Пропасть или взлет?
Омут или брод?
И не разберешь, пока не повернешь
За поворот, новый поворот,

- так вот, "Машина времени" не повернула "за новый поворот", и судьба сыграла с ней печальную шутку: время обогнало машину - обычную музыкальную машину - на новом повороте нашей жизни. Что ж, несмотря на плохую работу МПС, поезда в творчестве уходят строго по расписанию. И надо уметь найти в себе мужество посмотреть вослед последнему вагону уходящего поезда: в этом поезде ведутся реальные споров и вещи называются своими именами. Там презирают мышление уровня манной каши и не боятся суверенного права на поиск и ошибки. Вот в окошке мелькнуло смеющееся лицо молодой жизни. Оно все меньше, меньше, меньше... И в стуке колес не слышно слов напеваемой кем-то - больше по привычке - песни:

Еще не все дорешено.
Еще не все разрешено...

Александр ЩУПЛОВ

Эпитафия? Какая по счету?

БЫВАЮТ ЖЕ такие статьи - прочитаешь первую фразу, и сразу ясно: неправда! Не мог А. Щуплов идти на концерт "Машины времени" "с оптимистическим любопытством". Ибо уже не раз "долбал" ее в печати ("Литературная учеба", N3, 1984; "Литературная Россия", 7 сентября 1984 г.). Открываю N1 "Литературной учебы" за этот год - вновь А. Щуплов ругает "Машину времени". Не поленился и заново перечитал его статьи. Цитаты повторяются... Пассажи, что не хочет, дескать, быть брюзгой и ретроградом, тоже... А вы говорите, слово - хрусталь и гранит! Что изменилось, так это социальные установки. Прежде, в 1984 году, А. Щуплов ругал Макаревича и К (в том числе Гребенщикова) за "инфантильные пессимистические мотивы", "пассивность жизненной позиции", даже "легкую "шизанутость" и вообще за то, что они не достаточно радостны. Теперь же оказывается, что в "недалеком прошлом" они были очень даже остры и в формах притчи что-то там смелое выражались. Теперь А. Щуплов разносит Макаревича за отсутствие социальной конкретики, можно даже сказать за малую революционность. К удивительным вещам приводит иногда перестройка: аргументы другие, ход рассуждений другой, а выводы и требования те же. В данном конкретном случае - долой "Машину времени"! "Увы, "кукиши в кармане" не стали жестом вытянутых рук!" (богат все-таки русский язык, сразу представляешь, как Макаревич делает жест вытянутой рукой). Я не буду сейчас оправдывать "Машину времени". В целом согласен с тем, что она во многом высказалась, коротко уже писал о причинах этого в статье "Реквием по эстраде" ("ЛГ", N37, 1987), а говорить длиннее смысла нет. Группа поет старые песни? Ну и пусть поет, если они нравятся!
Мои заметки вызваны непосредственно статьей А. Щуплова, которую считаю... достаточно опасной. Подумал, но другого слова не нахожу. В чем же опасность? Думаю, не в том даже, что А. Щуплов, у которого зуд, руки чешутся - так хочется уязвить, уничтожить Макаревича, - вновь невольно сталкивает лбами поколения. Такое столкновение неизбежно произойдет, потому что молодежь, взрослевшая с "Машиной времени" в 70-е годы, разделявшая ее отчаянное желание прорваться сквозь тьму к новому берегу, подумает: "Ну вот еще раз пнули", - а кое-кто из старших возрадуется: "Так им и надо, шумят тут, понимаешь!" Но в конце концов к столкновениям на музыкальной и прочих почвах нам не привыкать.
Хуже то, что смешиваются, передергиваются все эстетические критерии в песне. Безграмотный подход к искусству песни, несмотря на все "попытки разобраться", переходит у А. Щеплова, профессионального поэта, из статьи в статью.
Невероятно, но факт: профессиональным поэтам, когда они изредка берутся наводить порядок в песне, очень редко приходит в голову проанализировать словесный поток Софии Ротару или Льва Лещенко, Эдуарда Хиля или ВИА "Самоцветы", тексты Ильи Резника или Николая Добронравова.
Но зато они почти всегда возмущены "дилетантизмом" тех, чье слово слушают. Прежде возмущались Окуджавой, Высоцким, Кимом, потом Макаревичем, Гребенщиковым, Цоем вне зависимости от того, кто чего стоит.
Поневоле думаю: так, может быть, просто стремятся не допустить песенников на свою монопольную территорию? Чуть только песня ставит перед собой поэтические задачи, делая шаг - нет полшага! - от бессмыслицы к смыслу и при этом сразу обретает популярность, тут-то ее и прихлопывают... Ревность, рассерженность, с которой сам поэт и хотел бы сладить, да не может? Не знаю. Но вижу особый знак в том, что некоторых поэтов постоянно раздражал "графоман Высоцкий", а А. Щуплов явно неравнодушен к Макаревичу. Каждый выбирает свое, что ему ближе. Аргументация всегда одна: это пошлость, безвкусица; в лучшем случае вторично по отношению к высокой поэзии. Позвольте, но кто сказал, что к песням можно "применять" поэтические законы?
А вот показалось А. Щуплову, что можно, и все! Когда-то он это теоретически обосновал: "По-моему, решение вопроса лежит (! - Ю. Г.) на равноудаленном расстоянии между гармоническим единством рок-музыки и рок-поэзии и правом на суверенное существование их в отдельности.
Отсюда, как мне кажется,- правомерность рассмотрения текстов песен рок-групп (редактор, редактор... - Ю. Г.) как явления литературного. Но вот тут то и возникает загвоздка: дело в том, что рок-поэзия создается у нас, как правило, не профессиональными, а самодеятельными поэтами" ("Литературная учеба", N3, 1984).
Но увы, Борясь против дилетантизма, Щуплов-критик сам выступает как дилетант. Ибо не знает или не хочет знать, что тексты песен и должны быть несамостоятельны. А уж сравнивать песенника с поэтом-классиком - так и вовсе запрещенный прием. Было бы возможно, давно бы написали песни на все стихи Пушкина, Блока, Есенина, Ахматовой, Пастернака, Тарковского. Так ведь не получается!
У песни свои законы. Известный литературовед, а вместе с тем исследователь песни Юрий Андреев в свое время написал об этом в "ЛГ" ("Единица измерения - песня", 6 октября 1982 г.): "Наблюдения над записями народного творчества, пережившего века, приводят к выводу о существовании некоего гармонического взаимосвязанного единства между поэтическим текстом и мелодией в песне, при котором общая сумма всех компонентов не может превышать некоей условной единицы... Чем большая нагрузка ложится на текст, тем относительно проще мелодическое сопровождение, и, наоборот, чем менее значительным является поэтическое сообщение, тем больший размах получает народная музыкальная фантазия...
Выяснилось, что песня - это чрезвычайно устойчивый жанр, и произведения нынешних талантливых бардов строятся по тем законам, которые существовали века назад. Текст, мелодия, выразительность исполнения существуют только в органическом единстве, работая на целое, на общее воздействие песни". То есть, иными словами, поэтический текст и должен быть несколько упрощенным, "неполноценным" с точки зрения литературных канонов!
А. Щуплову и другим можно было бы попенять на незнание. Но плохо то, что в результате их незнания иногда принимались меры - другими такими же незнающими товарищами, например из фирмы Мелодия"... Это не значит, что Макаревича нельзя было критиковать. Но, критикуя, стоило точно расставлять акценты, кто есть кто, а то ведь все годы у нас в песне долбили не серых, а непривычных, тех, кто как раз и выделяется, вызывает на спор, о ком, наконец, просто интересно писать, ибо есть над чем тут думать. А серые - они серыми и оставались. Никому не были интересны, но имели право на аудиторию, тиражи, гонорары и т.д. Это еще не все. В итоге под критическим прицелом у нас казалась...
сама по себе линия развития песни, естественная, порожденная народом традиция. Песня всегда выполняла у нас преимущественно социальную роль. Жизнь была такая: не до развлечений. Поэтому, наверное, и в литературе у нас слабо развивались развлекательные жанры (своей классики тут почти нет, вся заимствованная: Купер, Дюма, Конан Дойль и т. д.), и в музыке мы не породили ничего подобного рок-н-роллу, что давало бы безудержный, чистый выход радости и энергии и не несло смысловых или обрядовых нагрузок.
В то время как профессиональная песня оставалась более музыкальной, чем поэтической, социальная песня, творимая у нас непрофессионалами, была более поэтической, авторской, чем музыкальной, вторгалась в крайние пределы литературы. Ее-то и громит - продолжает громить - А. Щуплов. Пусть иногда и правильно громит (и в роке, и среди бардов, естественно, немало графоманов), но бессмысленную-то песню он совсем не трогает! Вот и получается, что она вроде как лучше песни осмысленной...
Право, песня давно заслуживает справедливости.

Юрий Гладильщиков.